– Как они? – шепотом спросила Эгле.

– Неплохо, – отозвался он. – В последний раз они так обнимались, когда Мартину было лет восемь…

Эгле наблюдала, как заполняется водой раковина, как всплывают кубики льда, как медленно плывут по кругу:

– А… когда… придет конец моему фантомному сознанию?

– Я не очень близко стою? Отойти подальше? – спросил он глухо.

– Нормально. – Эгле не смотрела на него. – Можете стоять хоть рядом. Только оставайтесь в этом… нейтральном.

– Да, – сказал он. – Договорились.

Он подошел и перекрыл кран. Достал из морозильника новый лед. Высыпал в раковину.

– Спасибо, – сказала Эгле. – Почти не больно. Просто руки замерзли… окоченели. И очень хочется жить. Мне, кажется, уже давно так сильно не хотелось жить.

– Неужели ты думаешь, что я кому-то позволю тебя тронуть?

– Ведьмы в неволе редко дотягивают до пенсии.

– Давай сейчас не говорить о будущем. – Он закурил. – Есть эта минута, надо ее проживать…

Он показал ей сигарету; Эгле кивнула. Клавдий дал ей затянуться из своих рук. Эгле выдохнула, благодарно улыбнулась:

– Кем бы вы стали, если не инквизитором?

– Понятия не имею. – Он честно подумал. – Но точно не фермером. Меня с детства ненавидят гуси, преследуют толпой и щипают за ноги.

Эгле хрипло засмеялась:

– Хотела бы я на это взглянуть…

– Многие хотели бы, – серьезно сказал Клавдий. – С попкорном. В первом ряду… Кстати, я посмотрел «Железного герцога». Костюмы – лучшее, что там есть. Все остальное мне показалось довольно-таки заурядным…

Он еще раз дал ей затянуться. Эгле отстраненно подумала, что он сейчас ее убьет, что он забивает ей баки, отвлекает, дает покурить перед казнью, что перейти в оперативный режим для него – дело секунды.

– Не бойся, – сказал он быстро.

– Я не боюсь. Жить хочу… но смерти не боюсь.

– Значит, будешь жить.

– Давайте не говорить о будущем. – Она грустно улыбнулась. – Есть эта минута, надо ее проживать…

Что-то изменилось в кухне. Морозом потянуло из дверного проема. Эгле опустила глаза: Мартин стоял в дверях.

– Вот и ты, пошли со мной. – Клавдий походя утопил сигарету в пепельнице, двинулся на Мартина, будто собираясь сбить его с ног, ринулся, как тяжелый танк на кролика. – Идем, Мартин, надо поговорить…

Мартин смотрел на Эгле. Она предпочла бы еще раз сунуть руки в огонь, чем ощущать на себе этот взгляд.

– Я сказал – идем. – Клавдий повысил голос. – Куратор, у меня для вас срочная информация, это приказ, идемте…

– Нет, – очень тихо отозвался Мартин, и от звука его голоса Эгле затряслась. – Не в этот раз. Нам с Эгле не нужны посредники.

* * *

Клавдий понял, что не сдвинет его с места. Что ни криком, ни шипением его не проймет, что никакого приказа сын не послушает; он встал между Мартином и Эгле, загораживая ее собой:

– Покажи руку.

Мартин поднял левую ладонь, перепачканную высохшей кровью: сквозная рана затянулась.

– Спроси у нее, куда девался смерть-знак, – сказал Клавдий. – Давай, сейчас, при мне.

– Не надо, – слабым голосом попросила Эгле. – Клавдий, он прав… Мы сами договоримся. Мы же не дети.

Он не мог ни помочь им, ни помешать. Он ничего не мог для них сделать.

И он вышел, сжав зубы, оставляя этих двоих наедине.

* * *

Эгле смотрела на лед, розоватый от ее крови, на тонкий ледяной барьер между своими обожженными руками и всем остальным миром. По ее спине, по шее, по плечам бежали от затылка ледяные мурашки.

– А я уже почти поверил, что все кончится хорошо, – сказал Мартин еле слышно.

– Что значит – «хорошо»? – Она стояла к нему спиной. – Ведьмы не будут убивать инквизиторов, потому что никакого Зеленого Холма больше нет. Ивга может спать спокойно, потому что вы с ней разрушили призрак Ведьмы-Матери. Ты выжил, хотя был обречен – но это мелочь, конечно, побочное явление. Чего тебе еще? Каких тебе розовых летающих слонов, чтобы ты наконец сказал – вот теперь хорошо?!

Он молчал.

– Просто цена, – другим голосом сказала Эгле, – которую надо было заплатить. Ни о чем не жалею, кроме того, что мы с тобой не успели съездить в круиз.

– Покажи руки.

Не оборачиваясь, она подняла руки, будто сдаваясь, и снова опустила в воду.

– Свет-знак? – спросил он очень глухо.

– Не знаю. Я не училась в инквизиторском колледже.

– Четыре раза, – прошептал он.

– А сколько надо?! – Ей было все труднее сопротивляться. Она ощетинилась, заставляя себя возненавидеть его.

– Эгле, – сказал он тихо, – посмотри на меня, пожалуйста.

– Я помню, как ты выглядишь.

– Пожалуйста, посмотри. Я очень прошу.

Она повернула голову. Он стоял в дверях кухни, голый до пояса, обросший бородой, светлые волосы прилипли ко лбу. И он был, наверное, в нейтральном модусе – в глазах Эгле выглядел совершенно таким же, как раньше. Он разглядывал ее, будто впервые видел; будто собирался писать ее портрет. Будто проверял, не двойник ли она, не подменыш.

– Сколько прошло… после инициации?

– Не знаю. – Эгле не врала, у нее сбился счет времени. – Часов девять. Клавдий сказал, максимум двадцать четыре…

– А что он еще сказал? Что ты – кто?

– Флаг-ведьма. – Эгле опустила глаза. – Мартин, я знаю, что ты сейчас чувствуешь. У меня не было выхода. Прости.

– Я тебе неприятен? – спросил он тихо. – Ты меня боишься?

– Нет, – пробормотала Эгле с небольшой заминкой. – Я слишком хорошо тебя знаю.

– Я изменился.

– Нет, – сказала она убежденно. – Я же вижу, что нет.

Он несколько секунд смотрел молча, будто решая, можно ли ей верить. Потом снова разлепил губы:

– Можно я подойду?

Держа в каждой ладони по пригоршне льда, она вынула руки из раковины:

– Подойди.

Он медленно пошел через кухню. Какая огромная кухня в этом доме, обреченно подумала Эгле. Здесь можно в футбол играть. По мере того как Мартин приближался, она чувствовала, как бешено мечутся ледяные разряды на коже, как трещат, поднимаясь, волосы.

Он остановился напротив, в нескольких шагах, на расстоянии, приличном для чужого человека. Очень внимательно стал ее разглядывать – не глазами; у Эгле таял в ладонях лед, и вода капала на пол.

– Больно? – спросил Мартин.

– Уже нет.